— О том и другом.
По моему мнению, все просто: кого люди хотят, того и хотят, вот и весь сказ. Никакой регулируемой любви или разговоров, что это неправильно. Однако точка зрения Дейны имела религиозную основу, а уж кто-кто, а я не настолько глупа, чтобы вступать в споры по вопросам веры.
— Я просто не уверена, что люди вольны выбирать, кто их привлекает, — пустилась я в объяснения, решив не идти в лобовую атаку. — Поэтому мне кажется странным говорить о «помощи» или «изменении» людей, которые на самом деле ничего не могут поделать со своей природой, независимо от того, правильная у них природа или неправильная.
— Так вы считаете гомосексуализм врожденным? — Сладкий голос не мог полностью скрыть презрительное недоумение.
— У некоторых людей. Я думаю, есть такие, что проявляют… э-э… активность со своим полом ради забавы, но у других это вызвано биологией.
Я подумала, что Дейна вряд ли считает активность со своим полом забавой, но все же предпочла озвучить собственное мнение.
— Вы очень хорошо выражаете свои мысли, — признала она. — Пусть даже я необязательно с вами согласна.
Я громко рассмеялась, и она как-то странно на меня посмотрела.
— Нет, я и не ожидала.
Мы снова помолчали, и я вспомнила, что должна ее прощупывать на предмет романтических чувств к Бастьену.
— Вот бы уметь выбирать того, кто бы мне понравился, — вдруг выпалила я словно бы самое сокровенное, что было совершенно не в манере ни Табиты Хантер, ни Джорджины Кинкейд.
Дейна прямо обомлела:
— Что-то не ладно с вашим приятелем? Как его зовут? Свен?
— Сет, — поправила я, почувствовав мимолетную неловкость оттого, что втравляю его в эту историю.
На самом деле с Сетом у нас сейчас все прекрасно, но ради правдоподобия я продолжала лгать:
— С ним все в порядке, я полагаю, и он мне нравится… но он не слишком, знаете ли, романтичен.
— А-га, — нейтрально отозвалась она.
— Я ненормальная? Я требую слишком многого? Может, мне следовало бы сосредоточиться на других вещах?
— Что вы считаете романтическим?
— Не знаю. Какие-то нюансы, завитушки там и сям. Знаки внимания, показывающие, как ты важна, насколько ты волнуешь другого человека.
Ирисы, блины со смайликами.
— Что вы об этом думаете?
Она пожала плечами. Мы завернули за угол, возвращаясь к дому Бастьена.
— Для меня романтика все же не так важна, — призналась она. — Ни у меня, ни у Билла просто нет для нее времени.
— О-о.
— И это не плохо. Я бы сказала, что истинная привязанность куда важнее поверхностных жестов. Откровенный разговор и способность разделить беды и радости. Знать, что он чувствует то же, что и ты.
— О-о, — снова сказала я, пораженная.
Ее толкование не лишено смысла. Это была в некотором роде вариация точки зрения Сета на искренность в отношениях. Закусив удила, я пустилась во все тяжкие:
— А как насчет… вы понимаете, привлекательности в сексуальном смысле?
Она бросила на меня косой взгляд:
— А что такое?
Я пожала плечами:
— Рядом с ним я не всегда чувствую это. — На врунишке горят штанишки. — Может быть, у меня об этом ложные представления? Что вы думаете о сексуальности?
Она ответила не сразу:
— Я не знаю.
Приблизившись, мы увидели Бастьена, стоящего у двери своего дома. Он помахал нам:
— Приветствую вас, дамы.
Его, казалось, приятно удивило наше совместное — и вполне дружеское — появление.
Дейна поблагодарила меня за компанию и, отвергнув приглашение Бастьена зайти на минутку, направилась к себе. Когда она ушла и мы сели в машину, чтобы отправиться на фотосъемку, я пересказала ему нашу беседу.
— Она не знает, что такое сексуальность? — воскликнул Бастьен. — Да она, выходит, просто молит, чтобы я ее испортил. Хм. А Билл, значит, не романтик. Что ж, это неудивительно. Думаешь, она врет, говоря, что это неважно? Своего рода механизм защиты?
— Я не знаю. Возможно. Но даже если ей не хватает романтики, чрезмерные телодвижения вряд ли приведут к успеху. Она не дура. Возможно, тут более к месту глубокомысленные разговоры.
— Тогда и вся эта стряпня — отличная идея. Сплошная болтовня.
— Наверное.
Я не стала ему говорить, что сомневаюсь в эффективности этого метода. Если честно, я не была уверена, что он сможет чего-то добиться.
Мы решили со всей серьезностью подойти к делу создания фотографий. Бастьен подъехал к отелю «Андра», одному из лучших в округе, хотя внешне ничем не выделяющемуся. Не знаю, какими чарами, но Бастьен даже умудрился заказать единственные здесь Королевские покои и не привлечь при этом лишнего внимания. Там было больше комнат, чем нам могло потребоваться, но имелось главное — для меня — невиданно роскошная, невиданно сексуальная кровать. С изголовьем блестящего черного дерева и толстым пурпурным покрывалом, заключенная в романтически освещенный альков. В спальне царили полумрак и чувственность. Войдя, мы сразу перевоплотились из образов Митча и Табиты.
— Одна эта кровать сделает снимки бесценными, — объявил Бастьен. — Ну ладно, она и твое обнаженное тело. Однако выбор будет трудный.
Он обследовал мини-бар и сделал нам любительские мартини с ликером «Гранд Марнье». Коктейль я проглотила с неожиданным пылом. Когда дошло до этих фотографий, я оробела куда больше, чем думала раньше.
— Нет ничего проще, — сказал Бастьен, заметив мою нервозность. — Надень что-нибудь эротичное и растянись на кровати.
Я не захватила с собой ничего особенного из одежды, в кои-то веки предпочтя воплотить все необходимое. Начала я с обычной черной ночной рубашки. Чудовищно коротенькой, чудовищно декольтированной. Она казалась надежной ставкой. Бастьен уложил меня на кровати в истомленной позе. Он спутал мне волосы и попросил лениво надуть губы.